Энциклопедия владельца птицы

Два отпуска в Туркмении Часть вторая. Главы 5-7

Часть вторая

Глава 5

За хребтом

    Такое название главе я дал, потому, что точно не помню  название той местности, куда мы отправились вчетвером. Четвертым был парень из Московского университета, занимающийся сухопутными улитками. Если подняться на хребет Караелчи, то со стороны южного склона открывается равнина полупустынного типа. Здесь своя жизнь течёт, и биотоп отличается от той местности, что по северную сторону от хребта. 

    Ехали мы в грузовике около часа, потому что нужно было делать объезд хребта вокруг. По дороге на холмах видели штук десять степных орлов во время полуденного отдыха. Мы добрались до места, нас высадили на два полных дня, а на третий мы должны уезжать. Остановится нам пришлось в пастушьей кошаре. Это домик примерно два метра шириной и два с половиной длинной, высота покатой с двух сторон крыши 180 см. в коньке. Внутри две лавочки – для того, чтобы сидеть или спать. Так что мы располагались на ночлег в спальниках кто на скамейке, а кто на полу. Нам сказали, что на третий день здесь остановится пастух и что нам дается на обследования этого участка два дня.

    Снаружи дом рыжего цвета, чтобы его можно было видеть с большого расстояния. В ста пятидесяти метрах от кошары находился мощный горный ручей с чистой ключевой водой. У него мы по утрам и вечерам умывались, дабы охладиться от жары, как никак в апреле было под + 37 градусов. Не скажу, что места здесь загадочные и высокогорные. Нет, это полупустыня, где произрастает много эфедры, молочая, верблюжьей колючки и прочей пустынной растительности. Местами встречаются плоские холмы высотой до полутора-двух метров. Ближе к предгорьям встречаются отдельные скальнички, высотой около двадцати метров. Как будто огненным   ковром из красных тюльпанов и маков, покрыта поверхность земли, но не в пустынных участках, а ближе к горам. 

    Кошара располагалась на предгорном холме, как раз здесь и были маки и тюльпаны. Ближайшие горные участки начинались там же, где был горный ручей. В сырых участках, расположенных в низине около ручья, растёт тростник. Спускаясь от кошары вниз холма, проходишь мимо тростника. На нём часто распевала птичка, которая стала моей любимицей. Это туркестанская камышевка. Она – близкий вид к нашей самой крупной дроздовидной  камышевке, но чуть мельче и темнее. Так вот, сидит на верхушке тростника туркестанская камышевка и, разевая в разные стороны свой большой рот, выговаривает мое имя, и звучит это так: «РОМА-ПА-ГА-ДИ, РОМА-ПА-ГА-ДИ». Как будто просит, чтобы я не торопился и постоял, послушал ее. В полупустыне я заметил обыкновенного волчка. Для меня было в диковину встретить околоводную цапельку в полупустыне. Цапля так сливалась с поверхностью земли и окружающей скудной растительностью, что нужно было присмотреться, чтобы увидеть его. Меня захватил азарт, и я стал пытаться поймать волчка. В таких местах и спрятаться негде. Да и больших перелетов эта цапелька не любит. Подходишь к ней метра на три, а она увидит, что её обнаружили, да и перелетит за холмик. Потом опять прикинется торчащим сучком. Поднимет мордочку клювом вверх, глаза скосит и следит за тобой. Делаю вид, будто не вижу её, а сам боком к ней приближаюсь. Конечно, не поймал, но наигрался вдоволь. Неподалеку от этого места в полупустынной местности, где видели волчка, я нашел так называемого «волка пустыни», только обезглавленного. Это был среднеазиатский серый варан. Я прикинул размеры варана, мысленно приставив ему голову, получилось около одного метра десяти сантиметров вместе с хвостом. Это первый и единственный раз, когда я встретил варана, хоть и убитого.

    Птичье царство полупустыни тоже отличается своим набором видов. Из певчих здесь господствуют крупные – жаворонки такие, как степной, двупятнистый, черный, индийский и пустынный. Степной и двупятнистый жаворонки несколько схожи, когда сидят на земле. Ошейник степного жаворонка бывает разъединенный на груди, почти как у двупятнистого. Но когда птица взлетает, то у степного жаворонка заметен темный испод крыльев и более широкая белая кайма по концам маховых перьев. Я был свидетелем жаркого спора двух титанов, В.В. Леоновича и Сергея, по поводу различия этих двух видов жаворонка по голосам. В небе пели одновременно две птицы. В бинокль было видно, кто есть кто, но вот голоса, на мой взгляд, были очень похожи. Сергей утверждал, что не слышит различия в голосах, а Владимир Владимирович с полной уверенностью говорил о степени визгливости одного из них. В результате «титаны» остались при своих мнениях. Обычен в этих местах и полевой конек, так не похожий на лесного и лугового коньков. Полевой конек даже род другой. Более высокие ноги, низ тела без пестрин, светлый, со спины серый с белым тонким поясочком поперек крыла, да и характер полета другой.

    Побывали мы в ближайших к нашему домику ущельях. На стенах ущелий гнезд хищников не нашли. Зато нашел гнездо горной овсянки и полюбовался. Хоть птичка и обычна для этих мест, но очень красива. Нашёл и гнездо сорокопута-жулана в кустах у подножья. В следующий раз мы шли в восточном направлении от кошары, километра за три в небольшие скальники, разбросанные в разные стороны друг от друга, да еще на приличном расстоянии – от трехсот метров. На этих скальниках обнаружили гнездо черного коршуна. Самка сидела на яйцах. Надо сказать, что черный коршун достаточно редок на Копетдаге. Здесь нашли и обыкновенных пустельг. Птицы охотились на ящериц. В одной из нор торчал хвост крупной ящерицы. У меня к этим животным есть некоторая слабость. И я попытался схватить её рукой. Долго и медленно, не делая лишних движений, подбирался рукой к ящерице. Вроде как выжидает, не убегает. Тут рывок, и я накрываю её рукой. Ящерица в руках, чувствую радость победы. Вытаскиваю из норы, а она без головы. По всему видно, что над ней поработала пустельга. Ящерицей оказалась золотая мабуйя. Говорят, обычна для таких районов. Набрели также на колонию золотистых щурок. Щурки занимали норы, по-видимому вырытые ими самими. А на самом верху колонии щурок, примерно сантиметрах в десяти от поверхности холма, гнездились две-три пары удодов. В общем, все это общежитие выглядело очень красиво и пёстро. На отдельностоящих деревьях встретили серых синиц. Они очень похожи по всему на наших большаков, только низ тела серой синицы не лимонный, как у большака, а светло-серый. Нашли гнездо скалистого поползня. Закрыли вход, сделали распил, открыли и обнаружили птенцов, у которых уже появились пеньки маховых перьев. Птенцов и мамашку окольцевали. Потом сфотографировался с ними на память.

    На холмах ближе к хребту Караелчи было множество степных самых обыкновенных черепах. Они облепили склоны холмов. Здесь были разновозрастные группы, от крупных черепах до черепашат, у которых был еще мягкий не окостенелый панцирь. В ямке диаметром сантиметров семьдесят и глубиной десять выясняли отношение два самца. Они до того были увлечены, что не заметили, как мы с Сергеем присели на корточки, чтобы понаблюдать эту сцену. Самцы, пыхтя и бодаясь, рыли землю задними лапами. Через три минуты они нас заметили и пустились наутёк в разные стороны. Внизу холма самец черепахи, открыв рот и вытянув шею, при этом издавая шипящие звуки, спаривался с пустым панцирем видимо давно погибшей подруги, как мы шутили по этому поводу. Неподалёку крупный жук – скарабей катил задними лапками комок из экскремента в ямку, для дальнейшей откладки яиц. Повсюду встречались в земле гнезда пауков – тарантулов. Сверху видно передние лапки и глазки сидящего в засаде тарантула. Ближе к вечеру перед днем отъезда видели змееяда.

    Забыл сказать, что по прибытии в эти места Сергей установил давилки на песчанок близ кошары. Изучение этих грызунов было обязательной темой заповедника. Так вот, вечером перед отъездом проверили в очередной раз давилки, их было пятнадцать штук. В шести попались песчанки, а в одну случайно скалистый поползень. Нашему горю не было предела. Поползень в давилке на грызунов для орнитолога – кинжал в сердце. Вот сущность орнитологов – поползня жутко жалко, а давленные песчанки – это нормально, шутили позже мы между собой. Когда начало темнеть, мы вместе встречали красивый закат. На следующее утро машина должна была к двенадцати часам приехать за нами. Мы решили заранее, что машина заберёт В.В. Леоновича со всеми нашими вещами, а я и Сергей в восемь утра отправимся до дома пешком. Нам нужно было дойти до южного склона хребта, перевалить через него и предгорьями вернуться на Пархай. Общее расстояние было не таким большим, не более двадцати пяти километров. Поэтому мы шли не спеша, по дороге рассматривая птиц. Дорога по времени у нас заняла четырнадцать часов. Уже к десяти вечера мы были дома.

    Теперь о нашем переходе. Попрощавшись с Владимиром Владимировичем, мы отправились в путь. Набрали пятилитровую канистру родниковой воды. Канистру нес я, как главный водохлёб, потому что не привычен был к среднеазиатской жаре, в отличие от Сергея. На подходе к хребту мы увидели очень оригинальную выветренную скалу. Она возвышалась на большом песчаном холме на самой вершине, была около тридцати метров. Внешне она чем-то напоминала древнеегипетские скалы, похожие на лики фараонов. Скала находилась как бы в полном одиночестве на возвышенности и была обдуваема всеми ветрами. Слоистая структура придавала ей экзотический вид. Пройдя дальше, мы подобрались к подножью хребта Караелчи. Южный склон был короче северного, но гораздо круче, под углом более шестидесяти градусов. Так что, ступая ногами по склону, приходилось хвататься руками за выступы выше, иначе можно потерять равновесие и покатиться вниз. К тому же, склон был усеян валунами и большими камнями. Хоть расстояние меньше, но сил затратили больше, чем при подъёме по пологому северному склону. За двадцать метров до вершины была стена с расщелиной, по которой, чтобы не делать большой обход, мы карабкались вверх. Расщелина в стене была шириной около метра и шла по изломанной линии. Переступая одной ногой по одной стене расщелины, а другой ногой по другой стене и фиксируясь руками за выступы, мы пролезли вверх метров восемь, да еще с канистрой в руках. И вот мы на вершине хребта в районе ущелья Голджук. Мы должны были пройти некоторое расстояние сверху по гребню хребта. Тут и было самое интересное из области орнитологии в нашем переходе. Сначала в первый и единственный раз за два отпуска встретили светлую морфу орла-карлика на высоте около двухсот пятидесяти метров. Хотя эта птица и немногочисленна, но и не настолько редка здесь даже на гнездовании. И буквально через десять минут на высоте тоже метров в двести пятьдесят, на фоне чистого голубого неба увидели двух крупных орлов. Мы посмотрели в бинокли, и перед нами впервые встала проблема  быстрого определения. Мы легли на спину, чтобы меньше дрожал бинокль. Птицы были освещены превосходно, можно разглядывать до деталей. Крупный орел, не падальщик. Силуэт не похож ни на местных беркутов, ни на могильника со степным орлом. Встал вопрос: кто? Сергей опустил бинокль и пошел дальше. Я продолжал лежать, разглядывая птицу, и удивлялся, что увидел хищника, которого не смог сходу определить. Понимаю: когда плохая погода, туман, птица повернута к тебе задней частью и быстро скрылась, сложно, но здесь все открыто до деталей и времени пять минут, этого больше чем достаточно. Меня это заинтриговало, и упускать птицу без определения я был не намерен. Хвост длинный как у беркута, даже еще длиннее. Крылья тоже длинные, но второстепенные маховые не образуют веера, как это характерно для беркутов. Крылья скорее напоминают крылья могильника, но хвост длиннее, чем у беркута. Маховые перья на солнце имеют стальной отлив и достаточно темные по сравнению с местными беркутами. Туловище темное без пестрин. Я начал напрягать свою память. И вдруг снизошло озарение. Я вспомнил: в зоопарке была птица, по всем признакам похожая на эту пару орлов. У меня более не было сомнения в определении, это были центрально-азиатские беркуты. Кочующая, не загнездившаяся в тот год пара орлов неспеша направлялась на восток вдоль хребта. Самка центрально-азиатского беркута из зоопарка была привезена из Киргизии. Ареал этого подвида беркута занимает центральную Азию (Казахстан, Киргизия, Алтай). Предпочитает высокогорные районы, но по-видимому бывают и такие кочевые залеты в районы Туркмении. Позже мы видели самца этого подвида беркута на расстоянии тридцати метров на Чандыре. Вот так, воодушевленные столь неожиданной встречей, мы отправились в дальнейший путь.

    Спустившись с хребта уже с северной стороны, мы пошли предгорьями. Дорога до самого Пархая шла волнами вверх-вниз, вверх-вниз. Прилично подустав и выхлебав почти всю воду, мы монотонно молча ныряли и выныривали из-за холмов. Причем из пяти литров воды я выпил почти четыре с половиной литра, а Сергей чуть больше пол-литра. Когда солнце село, стало попрохладнее, идти проще. Итак, уставшие и молчаливые, мы увидели хищника в небе. Сергей посмотрел и лениво произнес: «Сипб». Я решил немного расшевелить настроение и тоже посмотрел в бинокль: «нет, не сипб» – сказал я . 

    Сергей встрепенулся и с недоумением спросил: «А кто же?»       
  
    «Сибп» – ответил я.

    Сергей облегчённо вздохнул, и мы немного посмеялись. Вот последнее усилие, и мы дома.

    Ольга с Владимиром Владимировичем ожидали нас с ужином. Умотавшись изрядно, я пошёл спать около полуночи. У В.В. Леоновича был непочатый край работы, ему нужно было срочно выдуть десять кладок поползня, которые он набрал за эти два дня. Я как подкошенный рухнул на пол спать. А В.В. Леонович принялся за любимую работу. Яички поползня небольшие и достаточно хрупкие, поэтому он выдувал их ртом, высасывая через отверстие содержимое свежих ненасиженных яиц. Итак, в течение двух с лишним часов я не мог заснуть, выслушивая постоянное достаточно громкое и смачное чмоканье губами. Я измучился не знаю как. Наконец, закончив выдувание яиц и мои мучения одновременно, В. В. Леонович отправился на диван. Наконец и на меня снизошёл покой, подумал я про себя. А тем временем, одухотворённый выполненной задачей, В.В. Леонович предложил мне послушать стихи Бориса Пастернака. Я чуть было не выругнулся, но все же любезно согласился. Мне оставалось, как говорится,  только спички в глаза вставить и все будет в порядке. Владимир Владимирович начал хорошо так декламировать стихотворение за стихотворением. Но когда он услышал, что откуда-то с пола доносится неблагодарный храп, то захлопнул громко книгу и выключил свет. Я почувствовал себя неблагодарной «хрюшкой», но сон косил меня, как серп колосья. Вообще у меня с Владимиром Владимировичем общение было и в Туркмении, и потом в Москве, но большей частью оно касалось не птиц, а поэзии, музыки, философии и религии. Но это уже тема другая и нынешнего повествования не касается.

Глава 6

Отдельные случаи из походов

    В 1991 году мы не каждый день ходили на маршрут втроём. Было немало дней, когда я в одиночестве ходил на Исак, досматривать те ущелья, которые не успел осмотреть в прошлом году. Были походы вдвоём с Сергеем, хронологическую последовательность которых я уже не могу воспроизвести точно, но что было увидено интересного, помню. Впрочем задача моя  рассказать в основном о птицах этого замечательного края. Много что я видел близ Пархая. Например, серого сорокопута, хотя здесь это редкость, в основном можно встретить чернолобого сорокопута. Видел серую цаплю. Опять же для данного региона более типична большая белая цапля. А так из разных птиц которые встречались, мне были приятны чернозобые дрозды, обычная птица. Как-то внимание моё приковала пара черношейных каменок, во время тока самца. Самец на земле, раскрыл широким веером хвост и прижал его к земле. И так, подметая сухую землю, ходил «петушком» за самкой, издавая при этом непонятные металлические звуки. Вообще очень красивая птичка. Хвост с рисунком в виде перевёрнутой буквы «Т», как у всех каменок, сама черная с белым. Черношейная каменка похожа на плешанку и черно-пегую каменок, но разница, насколько помню в ошейнике, хотя точных признаков не назову.

    Был один забавный случай с черношейной каменкой и В.В. Леоновичем. В.В.Леонович привез с собой аппаратуру для записи голосов птиц, она досталась ему по наследству от Бориса Николаевича Вепринцева. Это был катушечный магнитофон «Награ». Профессиональная и очень дорогая техника, специально предназначенная для записи голосов птиц. А также микрофон с параболическим зеркалом, для направленности на объект и лучшего сбора звукового сигнала. Мы нашли территориального самца черношейной каменки, спокойно отдыхающего на холме. Вокруг еще несколько холмов, сплошь изрытых песчаночьими норами. Искать, в какой норе гнездо, устанешь. Да и задачей было записать токовую песню самца. Расположившись на пригорке, В.В. Леонович начал раскладывать технику вокруг себя. Начал устанавливать катушки с пленкой на магнитофон. Часть колец ленты слетела с катушки. Владимир Владимирович начал ругаться по поводу того, что не очень любит и умеет обращаться с техникой. Пытаясь распутать ленту, запутал её ещё больше. Так, ворча, в течение получаса он возился с лентой. Наконец, смотал и поставил на магнитофон. Приготовил микрофон и зеркало к записи и ждал, когда самец каменки начнёт снова токовать в полёте. Птица снова слетела с холма и завела токовую песню. Но не прошло и полминуты, как откуда ни возьмись на пригорок поднялась большая отара овец. Со всех сторон приближались произносимые на все лады звуки «бе-е». Через несколько секунд В.В. Леонович оказался в середине стада овец и баранов. Страшно ругаясь, сидя на земле, В.В. Леонович начал раздавать овцам пинки сапогами. Овцы уставились на него своими «умными» глазами и, шевеля при этом большими ушами, поочерёдно высказывали своё «бе-е» в его адрес. А из середины стада доносилось «пошла отсюда» и ещё что-то непереводимое. В общем, запись не состоялась. В.В. Леонович, бранясь, вернулся с техникой домой.

    Довелось нам с Сергеем в ущелье Хындырсу встретить самца северо-европейского беркута. Этот номинальный подвид беркута живёт в средней полосе России и на севере Европы. Это самый светлый беркут, с наибольшим развитием рыжего цвета в виде пестрин на верхней части брюха, груди и на зобе, также у него рыжее подхвостье и самая светлая – золотистая – и длинная грива среди беркутов. Ольга и Сергей рассказывали мне о том, как им встретилась гнездящаяся пара беркутов, сильно отличающихся от здешних туркестанских или южно-европейских. И описание птиц в точности соответствовало северо-европейскому подвиду. Птицы мимо наблюдателей пролетали в пятнадцати – двадцати метрах. Это были новые находки гнездования номинального подвида. Так что на территории Туркмении зафиксировали два гнездящихся подвида беркута и один на залётах. И границы ареалов этих подвидов требуют уточнения.

    Однажды, когда мы бродили в поисках гнезд, нам повстречался знакомый туркмен на лошади верхом. Узнав, что мы занимаемся поиском гнёзд, сказал: «Пойдём за мной, я покажу вам гнездо орла». Мы с недоверием спросили: «Это далеко?».

    «Не очень, – ответил туркмен, - километра полтора».

    Мы вздохнули и согласились пойти за ним. Наш гид на лошади, а мы за ним пешком. Наконец, пришли к глиняной кошаре, в которой были ещё два пастуха – туркмена.

    - Садитесь к столу – предложили пастухи увидев нас.

    - Спасибо ешули, но нам некогда, – ответили мы.

    - Да ладно, ты что не знаешь, какая птица там живёт, – вполне справедливо заметил туркмен.

    - Так где гнездо орла? – спросили мы.

    - Да вон оно, – указал нам пальцем наш туркмен на лошади.

    Мы посмотрели и увидели гнездо сороки, сверху которого прыгала и сама хозяйка гнезда.

    Приятные воспоминания остались от жаворонка юлы. Из кустов вдоль песчаной дороги через каждые двадцать метров поочерёдно доносилось пение, похожее на трель «юлю-юлю-юлю». А на стоящем около дороги дереве в дупле, как в норе, было гнездо удода. Под деревом прыгала просянка, птичка невзрачной окраски, раза в полтора крупнее воробья. Недалеко от этого места видел дерево «пыток», глядичея. Дерево около десяти-пятнадцати метров, от низа ствола и по всем веткам усеяное десятисантиметровыми жёсткими шипами. В середине кроны располагалось сорочье гнездо, абсолютно недоступное ни с земли, ни с воздуха. Цвели здесь и роскошные деревья алычи.

    Выйдя как-то из дома, я увидел на столбе домового сыча. Это был явно территориальный самец, который стерёг гнездо. Неподалёку валялся старый, ржавый и разбитый грузовик. Также была свалка из труб и арматуры. Я решил поискать гнездо. Сыч посмотрел на меня, подёргивая головой вверх-вниз. Я начал лазить по свалке и заглядывать в трубы и в автомобиль, в надежде отыскать гнездо. Я надеялся, что птица засуетится, и это будет означать, что я у цели. Я периодически поглядывал на сыча. Сыч, увидев, что я слежу за ним, вернее, за его реакцией, задрал мордочку вверх и сделал вид, что рассматривает что-то на небе. И взгляд такой мечтательный, потом и вовсе отвернулся от меня. Мол, дураку делать нечего, пусть себе лазает по помойкам. В общем, так и не выдал гнезда, больно умный и хитрый оказался. И поиски были напрасны.

    Ещё одна из интересных встреч была у меня в окрестностях Пархая. Я нашёл прошлогоднюю гнездовую ямку в нише небольшого скальничка на высоте два метра. Ямка принадлежала филину. До гнезда добраться очень легко, даже без помощи рук. Потом увидел и самого филина. Азиатские филины мельче среднерусских и дальневосточных птиц и значительно темнее. Окраска бурая в темную пестрину, рисунок поперечный. Это была моя единственная встреча с филином. Но, говорят, здесь эта птица особой редкости не представляет.

    Видел чёрного грифа, летящего на высоте около сорока метров. Птица высматривала что-то внизу под собой. Снизу казалось, что птица летит без головы. Я зафиксировал этот оригинальный кадр на фото.

    Ещё хочу рассказать о ястребах, встреченных нами в окрестностях Пархая. Это туркестанский тювик и перепелятник. Тювика мы видели с Сергеем. Ястребок несколько крупнее перепелятника, а формой напоминает миниатюрного тетеревятника. Крылья длиннее, чем у перепелятника, другая манера полёта. Окраска верха тела светло-бурая, почти бежевая. Испод крыльев белый, почти без пестрин, а концы крыльев чёрные. А перепелятника я случайно выпугнул, когда был один. Птица явно слетела с добычи. Я отправился посмотреть, что он там поймал. И нашёл съеденную самку черного дрозда, у которой внутри было раздавленное яйцо. Видимо, дроздиха собиралась снестись, тут её и накрыли. Перепелятник на юго-западном Копетдаге встречается несколько чаще тювика.

    В одном из дальних походов мы с Сергеем видели стайку рогатых жаворонков. Птицы увидели нас и стали с интересом разглядывать. Здесь водится другой подвид рогатого жаворонка. Они желтолицые и более тёмные, чем те, которые живут на севере.

    Однажды я ходил в очередной маршрут на хребет Караелчи и встретил то, чего никак не ожидал увидеть здесь на хребте. Поднявшись на верх хребта, я увидел внизу со стороны южного склона, скользящего на крыльях ястребиного орла. Сверху было чётко видно большое белое пятно на спине, что является определительным признаком. Хвост сверху без чётких полос, а в вершине одна широкая тёмная полоса. Неожиданна была встреча этой птицы в глубине Туркмении, после нейтральной полосы с Ираном в ущелье Матчолы.

    Как-то с Сергеем обнаружили гнездо курганника с двумя яйцами в кладке. Для этих птиц кладка маленькая, обычно от четырёх до шести яиц. Но величина кладки у хищников, особенно мышеедов, напрямую зависит от численности мышевидных грызунов. В этом году был спад численности и птицы, рассчитывая по-птичьи, конечно, определили кормовую базу на сезон выкармливания и решили, что больше двух птенцов не выкормишь. В гнездо можно было заглянуть сверху стены ущелья. И расстояние от верха до гнезда было около трёх метров. У нас был с собой специальный сачок для вытаскивания яиц как раз в таких ситуациях. Палка у сачка была трёхметровая, а сам сантиметров двенадцать в диаметре. И вот Сергей держал меня за ноги, а я с сачком, свесившись ниже пояса, осторожно вытащил яйца. Мы их промерили, взвесили и тем же способом аккуратно положили обратно. Птицы нас застали за этим занятием и забеспокоились. Но по всему видно было, что это ненадолго, скоро они вернутся на гнездо, и яйца за такое время не успеют остыть.

    И последняя история в моей поездке произошла, когда я возвращался из Кара-калы на Пархай. В Кара-Калу я ходил, чтобы позвонить домой. По дороге на Пархай я увидел каменку плясунью, которая строила в норе гнездо. Когда каменки строят, они показывают место будущего гнездования. Я наблюдал, как каменка таскает пёрышки других птиц в норку. Потом я взял соломинку и поставил поперёк входа. Птичка взяла её и втащила внутрь. Во мне начали бороться два чувства. Не выдавать каменку или сделать подарок В.В. Леоновичу? И второе пересилило. Я обложил норку вокруг мелкими камешками и ушёл с несколько неприятным ощущением. На следующий день уже перед отъездом в Москву показал Владимиру Владимировичу гнездо плясуньи. Позже, уже будучи в Москве, я звонил Сергею и спрашивал про судьбу каменки. Сергей сказал, чтобы я об этом спросил у Владимира Владимировича. Я позвонил В.В. Леоновичу. На вопрос про каменку он ответил: «Ромик, дорогой, не ругайся на нас, но мы её трижды ограбили по десять яиц, мне и самому было её жалко». Тут уж я совсем почувствовал себя предателем, и у меня всё сжалось внутри.

Глава 7  

Наши выходные дни и мой отъезд

    Работа орнитологов и других сотрудников заповедника – такая же как и любая другая работа любой профессии, есть рабочая неделя и есть выходные дни с праздниками. Работая по одному месяцу в отпуск в заповеднике, я тоже имел выходные дни. О разнообразии пернатого мира и других животных юго-западного Копетдага я рассказал немало. Но так как моё повествование -  ещё и о людях, с которыми мне пришлось жить бок о бок эти месяцы, я решил включить в заключительную главу рассказа наиболее интересные и весёлые моменты выходных дней и праздников.

    Выходные дни, конечно, большей частью посвящались домашнему хозяйству. Мне тоже немного перепадало по хозяйству, но это очень даже хорошо, чтобы меньше чувствовать себя обузой на шее. Вообще в таких случаях действует правило любой экспедиции. Каждый сотрудник, неважно, каким видом исследования он занимается, в общежитии должен брать на себя и часть хозяйственных обязанностей.

    Хозяйство Ольги и Сергея состояло из одноэтажного дома, сделанного из кирпича и обмазанного глиной. Дом был разделён на две части. Одна принадлежала Ольге и Сергею, а другая соседям. У нас было три комнаты и кухня. Был даже водопровод. Правда, с московскими водопроводами сравнивать трудновато. К дому из местного арыка был проведён шланг, конец которого был выведен из стены. Под шлангом установлена нормальная раковина, а под ней ведро. В качестве кран-букса использовалась пробка из-под шампанского. В целом нормальный деревенский дом. На самом деле такая обстановка даже как-то согревает. Арык периодически зарастает водорослями, из-за чего доступ воды в дома снижается. Тогда жители Пархая назначают субботник по чистке арыка. Я тоже принял участие в этом процессе. Надо сказать, это нормальная силовая работа – лопатой углублять дно арыка. Как-то я поймал в арыке маленького ручьевого крабика. Прямо настоящий краб, только маленький. Он очень смешно передвигался бочком, как в детских мультиках. Когда почистили арык, я выпустил его обратно. За домом был ещё сарай, в котором жили куры и снабжали хозяев дома свежими яйцами. Была также и коза, приобретённая Ольгой для получения очень полезного козьего молока. Коза была привязана к столбику и постоянно воевала с Долли, которая иногда забредала во владения козы. О пристройке – вольере для птиц я уже рассказывал в начальных главах. Сейчас я уже не помню многих деталей устройства дворика, но в общем описано достаточно, чтобы картину дорисовало воображение читателя. Через дорогу был дом заместителя директора заповедника с пристроенной стеклянной оранжереей, в которой росло большое количество кактусов разных видов. А в доме сбоку жил Виктор (тот, который занимался леопардом) с женой Татьяной, энтомологом, и тремя детьми. У Ольги с Сергеем на тот момент было двое – Анечка и Дашенька. Помню, как-то собрались на какой-то праздник у нас. Пришли соседи, народу собралось человек десять. Как подобает, с домашним вином, посидели здорово. Виктор начал спорить со мной про хищных птиц. Он их тоже очень любил и не плохо знал для любителя, но был очень уж упрямый и охочий до споров. А уж поспорить навеселе вдвойне интересней.

    Помню, как мы встречали Пасху в 1991 году. Ольга всю ночь пекла куличи к празднику. Каждому по куличику, такому аккуратному и очень вкусному. Настолько вкусному, что кошка Машка, которая тоже жила в этом доме, не удержалась и с утра пораньше забралась на стул, а со стула передними лапами оперлась на стол и первой разговелась половинкой куличика. Ольга ужасно расстроилась поэтому поводу. Но когда мы проснулись и увидели половинку одного из куличей, съеденного Машкой, у нас это только вызвало улыбку. Ведь Пасха не только для человека, но и для всякой твари. Помимо куличей, к вечеру нас ждали чебуреки со сманаком. Я точно не знаю правильного названия этой травы, сманак – местное название. Его собирают туркмены и везут на продажу в города. В качестве начинки сманак отличная вещь для поста. Он сытный и имеет вкус жареного мяса. Так что мы просто объедались этим блюдом.

    Даже в выходные дни проверяются паутинные сети. Однажды я достал из сетей обыкновенного дубоноса. Сергей показал, как лучше его держать: голова зажимается между указательным и среднем пальцами. Всё равно дубонос успел прихватить кончиком клюва за большой палец, надо сказать, достаточно больно. Сергей держал в это время пару корольковых вьюрков.

    В 1991 году, когда с нами был В.В. Леонович, он брал меня и Сергея на поруки. Доходило иногда до смешного. Однажды запланировали банный день. Уж куда-куда, а идти мыться под трубу, из которой течёт сероводородная вода из источников, что рядом с хребтом Караелчи, я не очень-то желал. Да и Сергей, видя мой скепсис, тоже не показывал особого желания. Тогда завязывалась дискуссия между мной и Владимиром Владимировичем по поводу мытья. Я говорил ему, что чистота у человека сохраняется ровно два месяца. На что Владимир Владимирович закатывался смехом и прозвал меня и Сергея «мальчиками – нгоносанчиками», в честь северной народности – нгоносанов, которые, как считалось, не моются. Всё же первым в сторону мытья склонился Сергей. Ну, а уж с двумя спорить труднее, и я нехотя поплёлся за километр, к трубе, под которой лежала покрышка от какого-то грузовика. Вода была тёплая и в общем-то я тоже остался доволен.

    К вечеру ходили в Кара-калу к знакомым в гости. Андреев, хозяин дома, угостил нас домашним очень неплохим вином, даже сказал бы, наливкой. В.В. Леонович не пил спиртное вообще. А понаблюдать со стороны за застольем любил. В выходной можно немного отдохнуть, вот мы и отдыхали. Помню, Андреев, как старший, начал учить Сергея премудростям семейной жизни. Владимир Владимирович хохотал, как говорится, до слёз, выслушивая всякую нелепицу. В конце концов, это тоже один из способов общения. Ну да ладно, это небольшие моменты, которые я помню спустя тринадцать лет.

    Как-то затеяли стирку. Стирать приходилось в железном жбане с арычной водой. Стираем без порошка, состав воды таков, что отстирывает грязь. Конечно, для еды арычную воду не используют. Питьевую воду раз в неделю привозили в сорокалитровой канистре из горного чистого ручья. Итак, стиркой заведовал тоже В.В. Леонович. Он говорил мне: «Ромик давайте ваше исподнее и носки». На что я отвечал: «Нет уж, я сам постираю». Стирать носки какому-то Ромику «с горы», давать самому В.В. Леоновичу – известнейшему орнитологу, было уж совсем неудобно. Что там неудобно, сама мысль крамольна. На что В.В. Леонович отвечал: «Нет, Ромик, я вам такое важное дело не доверяю». После чего он отобрал мои носки и стирал. Я смотрел на это и сгорал со стыда. Но, надо сказать, в этом что-то есть.

    Да, весело было, но время летит неумолимо, и настал день отъезда. Я собрал вещи, вышел на улицу и долго смотрел на горы близ Пархая и прощался с ними, предвидя, что больше не придётся мне вернуться в эти места. Попрощался с Ольгой и Владимиром Владимировичем и детишками. Сергей поехал провожать меня до самого Ашхабада. У него в городе были свои дела. Мы пришли к автобусу в Кара-Кала. Пока ожидали автобуса, у меня в голове и душе были разные чувства. С одной стороны, покидаю эти замечательные места, возможно, навсегда, а с другой – чувствую приближение родного дома, семьи. Вот мы отправились на автобусе до Ашхабада. Я всю дорогу смотрел в окно и видел, как меняется ландшафт по мере приближения к центральному Копетдагу. Горы становились выше и образовывали сплошной массив. Таких холмов и открытых пространств, как на Юго-Западном Копетдаге, здесь не было. За горами сразу степь или полупустыня. Мы добрались до Ашхабада,  до самолёта было ещё часов шесть. Мы заехали в гости к сотруднику Копетдагского заповедника, тоже орнитологу, Николаю (о нём я упоминал ещё в первых главах повествования). Николай тоже был любитель и отчасти фанат хищных птиц. Дома у него было большое маховое перо змееяда. Он поведал нам о своей новой находке - кавказском сапсане на Копетдаге. И ещё на вопрос о пролёте степных орлов он ответил, что летят, но не более десятка птиц за время пролёта. А между тем на Юго-Западном пролетает 300 – 500 особей. Балобан на центральном Копетдаге, по словам Николая, гнездится туркестанский. Я на всякий случай описал ему туркестанского балобана, и он подтвердил. Так мы с информативной пользой посидели в гостях у Николая Ефименко – старшего научного сотрудника Копетдагского заповедника, и отправились на аэродром.

    До самолёта было ещё немного времени и мы зашли в магазин. Я купил домой туркменского вина. На улице у аэровокзала я увидел в небе и не поверил себе, одиннадцать квакв. Когда я рассказал Сергею, он сказал, что это обычно для этого времени. Обычно – необычно, а для меня – подарок перед отъездом. И вот самолёт. Здесь я до встречи простился с Сергеем, поблагодарил за всё и отправился к самолёту. Ожидая, когда будут запускать в салон, стоя у трапа, я бросил последний взгляд на горы вокруг Ашхабада. И вот здесь боль и тоска сжали сердце. Только сейчас я понял, что больше не вернусь в этот мир гор и птиц. Видимо, не даётся человеку на земле ощутить блаженство в полной мере. А может, это и есть блаженство, побывать однажды, а потом всю жизнь помнить эти места и события. Сейчас пишу спустя тринадцать лет, и ностальгия по этим горам и птицам вновь заставляет память обращаться к прошлому. Самолёт делает поворот, поднимаясь на высоту. Вот поравнялся с вершиной горы, далее выше и выше. Вот уже горы смотрятся как на физической карте, далее облака и туман, а в голове – дом, родная матушка, зоопарк и друзья.

2.12.2003

Роман Штарев/siluet